На мне кислотная куртка. Такого цвета, что еще немного, и появятся сомнения, а не сошел ли я с ума. Лично у меня сомнений не было. — Тебе снятся эротические сны? — спросила она. — Мне снится сырная запеканка невероятных размеров. — Насколько невероятных? — Она даже не помещается у меня под одеялом. Мы заглядываем под одеяло, но это правда — запеканки там нет. Я начинаю рассказывать ей о своей жизни. Говорю, что мне стало легко знакомиться на улицах. Я знакомлюсь со всеми — с девчушками, с мойщиками окон, с продавщицами мороженого, с менеджерами по продажам, со стариками, с беременными, с детьми.. С некоторыми даже сплю. С некоторыми девчушками, разумеется. Наутро я пью чай, а они кофе. Они всегда пьют кофе и немного не доверяют мне. Я бы на их месте не доверял мне гораздо больше. — А я тебе верю. — Правда? — спросил я. — Да, мне кажется, ты действительно мог познакомиться с мойщиками окон. Она выглядит вполне адекватной. Даже понимает разницу между трехфазным трансформатором и третьей сонатой Грига. Она следит за цветами на кухне, умеет делать глубокий минет и пишет диплом о русской литературе. Но как только у нее накапливается более трех неотложных дел, она садится на пол и начинает рыдать. Вчера она рыдала посреди супермаркета прямо на пакете с хлопьями. — Послушай, но у них действительно кончились шоколадные. — Конечно, — ответил я. — Ни одной чертовой коробки. — Жестокие люди. Она смотрит на меня. — Есть сигарета? Так проходило большинство дней, хотя большинство из них так до конца и не прошли. Возле почтовых ящиков робко метался какой-то парень. — Привет, — сказал я. Он испугался и убежал. Мне бы тоже хотелось испугаться, но я решил отложить это до зарплаты. — Тебя люди боятся, — сказала она. — Я их еще больше. Через пару дней это повторилось. Я стоял и наблюдал, как он аккуратно вскрывал ящик за ящиком, забирая оттуда письма. В моем писем не оказалось. — У тебя неплохо получается, — подбодрил его я. Кажется, это не сильно его подбодрило. Я заглянул внутрь — он брал только письма, оставляя счета за квартиру. Очень странно. На всех счетах — апрель, а на календаре — майский жук. Я сдвигаю его чуть левее, и обнаруживаю пропасть между первым и последним числом. Пропасть — это глагол. — Говорят, наша соседка сверху умирает. — Ты уверена? — не поверил я. — Она сама сказала мне, и гроб должны привезти во вторник — у них сейчас скидочная акция, она до смерти этому рада. Спустя пару дней я опять встретил его. Он закидывал письма в свою сумку, быстро и нервно. Не знаю, что вдруг проснулось во мне — память о рассказах Конана Дойля или похмельный синдром, но я решил проследить за ним. Держал расстояние, как в кино, переходя на другую сторону улицы. Даже успел спрятаться за парой фонарных девчушек. Затем зашел в подъезд следом за ним, подождав секунд десять. По звуку — третий этаж. Поднялся ровно к тому моменту, как дверь в квартиру закрылась. Нерешительно постоял, а потом пошел домой. Вот дрянь. — Представляешь, курьеры все перепутали, и гроб соседке сверху сегодня не привезли. — Кому же его привезли сегодня? — Сегодня — соседке снизу, она хотела его оставить, но в последний момент ее не устроил цвет обивки. — Очень жаль. Я приготовил ужин, мы его выбросили, а потом заказали на последние деньги пиццу. Под столом лежала недопитая бутылка Джима Бима, и из нас троих она выглядела лучше всех. — Я следил за одним парнем. — Ты за кем-то следил? — удивилась она. — Он ворует почту у нас в доме, а потом относит ее в какую-то квартиру. — Мы могли бы заниматься тем же самым. — Да, но я пока не знаю, зачем. Пару дней все было спокойно. Соседка благополучно умерла, и мне даже стало казаться, что про письма с парнем — это я все придумал от безысходности. Она от безысходности ничего не могла придумать. Надела оранжевое платье и тонкие черные колготки. Они хорошо смотрелись на ее спичечных ногах, но однажды утром я спустился вниз за сигаретами, а тот парень опять складывал письма в свою сумку. Теперь я решил действовать аккуратно. Проводил его до дома, выждал минут десять, а потом поднялся. Звонка рядом с дверью не было. Я постучал, делая безразличный вид. Тишина. Постучал еще раз, сильнее. Бесполезно. Я заколотил по ней со всей силой, руками и ногами. «Ладно, сукин сын, — подумал я, — или ты откроешь мне или я вышибу эту чертову дверь». После этого он открыл. — Да? — Вам письмо, — ответил я. — Думаю, что не мне. — Но и не мне точно. — Пожалуйста, оставьте меня. Он попытался потянуть дверь на себя, я – на себя. Дверь осталась со мной. — Прошу, не надо, — попросил он. У бедняги между ног был клитор, ничего не поделать. — Успокойся, мы просто выясним, что здесь творится. Снаружи квартира выглядела уныло и печально, внутри — печально и уныло. Серые обои, грязный пол, минимум мебели. В прихожей лампы не было, но из ванной горел тусклый желтый свет и отвратительно пахло. Надеюсь, это не еще один извращенец, что насилует, а потом разделывает своих младших сестер. — Вот моя комната. Я зашел. Черт, а он ведь и правда болен. Все пространство было завалено конвертами с письмами. Письма были везде, гигантскими кучами до самого потолка. Заполнили все своей массой, даже окно полностью утонуло в них. Из разных городов, для разных адресатов, в дорогих и дешевых конвертах. Все были вскрыты. — А мне казалось, эпистолярный жанр умер, — заметил я. Он ничего мне не ответил. Я взял первое попавшееся: «…это уже двадцать четвертое письмо, на которое ты не отвечаешь. Я все равно напишу новое, ты же знаешь. Наверное, считаешь меня сумасшедшей, но я не преследую тебя. Я не караулю тебя у подъезда, не звоню в три часа ночи — я бы давно оставила тебя в покое, но просто он начинает интересоваться тобой. Ему скоро исполняется шесть, и операции могут помочь, по крайней мере, он смог бы ходить в специальную школу..» Я отложил его. — Что ты с ними делаешь? — Читаю по вечерам. — А днем? — А днем перечитываю. Весенний обман зрения — ты думаешь, что все нормально именно в тот момент, когда колесо проворачивается вокруг твоей шеи. Я взял еще одно: «..но если ты говоришь такое, то почему все, что мне остается — это сидеть и придумывать с какой буквы начать следующую строчку? Ты говоришь, что мы так близки, но я хожу по квартире кругами, в ней никого нет, никогда никого нет. Я не понимаю, что происходит. Иногда я смотрю на упаковки таблеток в ванной, и они тоже смотрят на меня. Всеми своими глазами. Ты видел, сколько у них глаз, видел?..» — Почему ты не переписываешься со своими знакомыми, если тебе так это нравится? — С какими знакомыми? Он правда не понимал, о чем речь. — Посмотри на эту девчушку, — я показал на последнее письмо, — она в отчаянии, возможно, нуждается в помощи, а ей даже никто не отвечает. — Ей отвечают. — Правда? И кто? — Я сам отвечаю им. — Это нехорошо. — А что хорошо? Я подумал, что сырная запеканка невероятных размеров — это хорошо. Но вслух я сказал: — Лучше бы ты и правда насиловал свою сестру. Мы постояли, я посмотрел еще пару писем. — Ты работаешь где-нибудь? — Продаю паркет, — робко ответил он. — Какой паркет? — Штучный, щитовой, паркетные доски.. — Ладно-ладно, я понял, а подружка у тебя есть? — Я много работаю, беру чужие смены. — Может, друзья? — Я правда много работаю. — Вижу, вижу.. Я впервые заметил, что он невысокого роста. Это было тем страннее, что и я сам — невысокого. — Всегда ведь можно с кем-нибудь познакомиться. — Если честно, — он понизил голос, — мне не нравятся люди. — В этих письмах — настоящие люди. — В письмах — настоящие, но не люди. Мы продолжали стоять, и я уже не знал, кому из нас более неловко. — Судя по квартире, не сказать, что тебе много платят. — Я отправляю деньги, кому нужно. Он протянул мне еще одно письмо: «..спасибо, ты знаешь, как это нам важно, особенно сейчас — с моим положением. Я не понимаю, почему ты не хочешь отвечать на звонки — точнее, не хочу понимать. В любом случае, не думай, что я не благодарен — как только выйду из больницы, я все тебе отдам. Я чувствую, что скоро выйду..» — А что с ним? — Он скоро умрет, у него рак. Я вышел из комнаты. Какие-то письма попадали, из крана в ванной заиграла музыка. Что-то из ранних Cure, мне всегда они казались весьма странными ребятами. Уже у выхода он меня окликнул: — Ты сообщишь в полицию? Я закрыл за собой дверь. Холодная весна. Люди влюблены в асфальт, и майские жуки танцуют румбу. Нет ничего хуже, когда все плохо, а вокруг солнце. Как будто весь мир радуется тому, что ты убит. Я вернулся домой, и обнаружил под одеялом свою полуспящую девчушку. И правда, гигантская сырная запеканка здесь бы просто не поместилась.

Теги других блогов: знакомства жизнь куртка